|
 
|
|
Леонид Филатов: «На сцену не вернусь»
В первых числах ноября в редакцию пришла добрая весть о Леониде Филатове: спустя месяц после удачно проведенной операции по пересадке почки всенародно любимый артист возвращается домой в добром здравии. Накануне выписки мы встретились с Леонидом Алексеевичем, его женой, актрисой Ниной Шацкой, и врачами, в буквальном смысле вернувшими Филатову жизнь. История болезни Леонида Филатова — трагедия со счастливым концом. Сначала, в самом расцвете сил, его разбивает инсульт — и красавец мужчина, увенчанный после «Экипажа» лаврами секс-символа страны, оказывается в беспомощном состоянии в реанимации, начав многолетнее шествие по больницам. Беда, как известно, не приходит одна, и через некоторое время у артиста отказывают обе почки. Самое обидное и страшное, как вспоминает его жена Нина Сергеевна, что на протяжении нескольких лет ни один врач ни в одной больнице, куда обращался Филатов, не догадался проверить почки, и его лечили «от давления». Если бы правильный диагноз — сужение сосудов почек, влекущее прекращение их работы, был поставлен вовремя, почки еще можно было спасти... Все эти годы помимо двух самоотверженных женщин, жены и матери, Филатова не оставляли его верные друзья — Леонид Ярмольник, Владимир Качан, Александр Розенбаум — да всех и не перечислишь. Именно Ярмольник, понимая, что Филатов просто погибает, настоял на том, чтобы он лег в клинику Института трансплантологии и искусственных органов, где и был поставлен верный диагноз. И именно под руководством директора центра, академика Валерия Ивановича Шумакова и «золотыми руками» (слова Филатова) профессора Яна Геннадиевича Мойсюка была проведена благополучная операция по пересадке почки. Ну а сам Филатов рассказал о себе следующее: -Мне совершенно непонятно, откуда брались силы, особенно после инсульта. Я ведь уже даже не ходил практически, меня жена и мама последние два года на коляске возили — и по больницам, и в театр, и на телевидение, где я продолжал делать свою программу. Не знаю, как у меня получалось еще и работать в таком состоянии... Но ведь если ничего не делать — с тоски помрешь. А здесь, в клинике, в течение двух лет я еще написал новую пьесу-сказку, комедию в стихах по «Любви к трем апельсинам» Карло Гоцци. Вернее, писать я был не в состоянии, вообще пальцем не мог пошевелить, поэтому заучивал сочиненное наизусть и через день диктовал все жене, а она записывала. И вот как раз книга вышла из печати, прямо к моей выписке. А когда меня Леня Ярмольник сюда привез, у меня был полный токсикоз, отравление организма, я уже даже вставать перестал и был напуган до смерти, надежды на выздоровление почти не было... Спасти почки не удалось, пришлось удалять, год я вообще без почек жил. Через день был на диализе, фактически прикованный к аппарату искусственной почки. А психологически ужасно трудно, когда тебя вот так на весь день подключают к бездушной металлической машине. Долго то почки для пересадки подходящей не было, то состояние не позволяло делать операцию, а донорская почка живет максимум сутки-двое. Можно сказать, что болезнь помогла мне в какой-то степени иначе на себя взглянуть. Я раньше всегда думал о себе как о личности истерической — быстро говорю, моментально впадаю в панику, но выяснилось, что нет — я терпеливый... Хотя ведь были моменты, когда я совсем уже отчаивался... И когда подсадили почку и я первый раз после операции открыл глаза — сразу появилось острое желание жить... и закурить. В реанимации категорически запрещено курить, но мне в такой момент в порядке исключения разрешили, уговорил я докторов. Вообще врачи здесь сделали все, что было возможно, чувствую я себя нормально, так что если теперь, не дай Бог, что-то случится, то виноват буду я один. Хотя столько всего уже я пережил, и столько люди на меня потратили сил, внимания, что уже хватит, наверное. И, конечно, жене спасибо — она ведь здесь жила, в одной палате со мной, и во время первой операции, и во время второй. И вообще все эти годы всегда была рядом, по всем реанимациям со мной «путешествовала». У нас вообще семья счастливая очень. Мы никогда не ссоримся, и нам всегда было хорошо, даже когда было совсем плохо. Теперь всем полегче будет — я ведь теперь снова сам хожу. Речь была вообще ужасной, я не выговаривал букв. Я и сейчас плохо говорю, но хоть буквы выговариваю, а тогда просто каша какая-то была. Хотя главным признаком выздоровления для меня стало не это. Ходить, говорить — это, конечно, прекрасно, но... вот когда ты год, прошу прощения, не п'исал, а потом глянь — вновь «водичка зажурчала», яды из организма вынося, — вот это было для меня истинным чудом. Организм так отвык, что это даже диким до сих пор кажется — чой-то я делаю?! (Это признание Филатов сопровождает искренним, веселым смехом. — Б. М.) Но на сцене, думаю, я уже никогда не смогу работать. Другая выносливость нужна, более крепкое здоровье, а в кино просто не хочу сниматься. Уже давно. И не из-за болезни, просто пустое это дело. Телевидение — это тоже до поры до времени, пока идея себя не изживет. Буду заниматься чем-то другим, напишу еще что-нибудь... Я уже наигрался, и у меня нет такого ощущения, что я чего-то не сделал. Есть артисты и получше меня — обидно, когда они уходят. А я — ничего. Страна не обидится. В общем, поживем — увидим. Отдохнуть пока надо, потом что-нибудь придумаю. А для начала я планирую только выжить. |
